КАК Я УХОДИЛА В МОНАСТЫРЬ

Обычная мирская девушка

У меня по жизни все очень хорошо складывалось с детства: благополучная семья, любимые родители, чудесная бабушка, безмятежная жизнь без особенных трудностей. И жених был, очень хороший парень, и большие планы на будущее, но жили мы без Бога и Церкви, как и многие наши сверстники, воспитанные в атеистическом государстве в советское время.

В общем, была я обычной мирской девушкой, и звали меня Ольга Евгеньевна Осипова. В 1988-м году, в возрасте 19 лет, я случайно попала в Оптину пустынь. После этого вся моя прежняя жизнь закончилась, и началась новая: почти три десятилетия я подвизаюсь в монастыре.

Как я приехала в Оптину

Оптину пустынь только что вернули Церкви, она лежала в руинах

Но расскажу все по порядку. Мои родители очень любили путешествия, романтику, мама работала гляциологом, изучала ледники, папа – геодезист. И мне, по всей видимости, от них перепала любовь к природе. Мне очень нравились походы, и, уже оказавшись в монастыре, я все норовила вырыть в лесу пещеру и подвизаться в одиночестве в лесах, как подвизались монахи в древности.

В Оптину я приехала некрещеной, с такими же некрещеными друзьями, жарким летним днем, в шортах и с гитарой наперевес. Мы тогда понятия не имели, куда едем и что такое монастырь: просто прочитали объявление ВООПИиК. Не знаете, что такое ВООПИиК? Это Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры. Мы, студенты, (а училась я в Московском педагогическом государственном университете), дружно откликались на призывы ВООПИиК об участии в восстановлении старинных особняков и храмов, а Оптину пустынь только что вернули Церкви, она лежала в руинах и нуждалась в помощи.

Мы ехали в автобусе, пели туристические песни, а потом даже читали про Оптину знаменитую книгу Концевича, она тогда была большим раритетом. Нас особенно увлекло описание пруда в скиту. Помню, мы вычитали, что в прежней Оптиной старцы не благословляли послушникам ходить туда в одиночку, так как там случались страхования. Мы ничего про эти страхования толком не поняли, но, конечно, захотели пруд увидеть, и непременно ночью, чтобы уж вышло настоящее приключение.

Оптинская братия первого призыва

Первая Оптинская братия 

 

Приехали в монастырь, который только что начал возрождаться. Братия первого призыва была очень смиренная, полная любви – Господь их призвал, они откликнулись, и Он давал им особенную благодать. Они сразу увидели, что мы духовные младенцы и ничего совершенно не понимаем, но отнеслись к нам с большим терпением, как к младшим сестренкам. За наш совершенно неподходящий для монастыря вид нас не оттолкнули, не заругали, а накормили в трапезной, разместили на ночлег и отнеслись с такой любовью, таким терпением и кротостью, каких мы раньше в миру не встречали, – и это очень поразило нас. Такое воплощение Евангельских заповедей в жизни.

Благодать возрождающегося монастыря, которую давал Господь на руинах, среди крапивы в рост человека, оказалась настолько сильной, что все мы, неверующие и некрещеные молодые студенты, пришли к Богу, покрестились, воцерковились, а многие даже избрали монашеский путь. Очень быстро сами поняли, как правильно следует одеваться в монастыре, сменили шорты на длинные юбки и сарафаны и стали выглядеть вполне благочестиво.

Первый вечер в монастыре

А в первый вечер в Оптиной нас определили на ночлег внутри монастырской ограды, в нынешнем храме преподобной Марии Египетской. До передачи монастыря Церкви там действовало сельскохозяйственное училище, так что храм Марии Египетской был полуразрушен сверху, а нижние, цокольные помещения использовались училищем в качестве мастерских. Братия устроили там две большие паломнические келлии: женскую и мужскую. Вот в женской келлии мы и ночевали на матрасах, прямо на полу.

Юная студентка, с гитарой за спиной, лезет ночью в мужской монастырь через дырку в стене

Но до ночлега мы, конечно, как и собирались, потихоньку отправились на пруд, о котором читали у Концевича. Ничего интересного и страшного там не обнаружили, но возвращались назад уже в полной темноте, и ворота в монастырь оказались закрыты. Мы помнили, что в ограде где-то есть пролом, и пошли вдоль стены, пытаясь на ощупь этот вход найти. Я, как старшая, шла первая. Помню, что заметила: кирпичная стена кончилась, под руками решетка.

Ну, думаю, сейчас тихонько перемахнем через эту решетку – и на свои матрасы. Полезла. Представляете? Юная студентка, с гитарой за спиной (как я петь любила, так и до сих пор регент), лезет ночью в мужской монастырь через дырку в стене. Внезапно вижу свет фонарика. Выходит такой огромный и добродушный послушник и укоризненно мне говорит:

– Барышня, ну зачем же вы через решетку-то лезете?! Ведь это ворота в монастырь, которые я бы и так вам открыл.

Послушания в Оптиной

Восстановление Оптиной пустыни Собиралась я в монастырь на пару дней, в итоге прожила все лето и трудилась на довольно трудных послушаниях. Раньше тяжелее ручки, ложки и гитары ничего в руках не держала, была непривычна к физическому труду, а тут мы помогали разгружать кирпичи, мыли груду посуды – делали все, что нужно.

Когда скит вернули обители, нужно было приводить в порядок скитской храм, где находился музей. Музей выехал, из алтаря повытаскивали стеллажи, а за ними – пыль, паутина, мухи. Все это мы мыли, чистили. Сейчас женщин почти не пускают в скит, только по праздникам святого Иоанна Предтечи, а тогда мы еще толком и не осознавали, какое это счастье: участвовать в возрождении старинного монастыря. Мне дали послушание отчищать изразцовую печку в келлии преподобного Амвросия, и Господь оказал мне такую милость: трудиться в святом месте. Мы были очень благодарны братьям и Богу, позволившим нам прикоснуться к святыне.

 

 

Святое Крещение

Тогдашний отец наместник, архимандрит Евлогий (Смирнов), ныне митрополит Владимирский и Суздальский, благословил окрестить нас в источнике святого Пафнутия Боровского. Купели еще не было, просто такой колодец, сруб. Одним распрекрасным утром, на рассвете, мы, бывшие неверующие советские студентки, приняли Святое Крещение.

Наступила осень, но мне не хотелось возвращаться в Москву и продолжать учебу. Наверное, я бы бросила институт и сразу ушла в женский монастырь, так сильно действовала в нас призывающая благодать, но уже начала понимать, что такое «послушание». Иеромонах Мелхиседек (Артюхин), ныне архимандрит, настоятель храма святых апостолов Петра и Павла – подворья Оптиной пустыни в Москве, благословил меня продолжать учебу и ходить в приходской храм Преображения Господня в Богородском, потому что когда-то в юности сам начинал там петь на клиросе.

 

 

Чудесная встреча

Мои сверстницы развлекались вовсю, а я не отходила от спасенной бабушкой иконы

Я вернулась в Москву, стала учиться дальше, пришла в этот храм и узнала, что там после пожара в 1954-м году уцелели только Тихвинская икона Пресвятой Богородицы и икона святителя Николая Чудотворца. Тихвинская икона была особо чтимая, перед ней служили молебны. И у меня случилось такое узнавание, такая чудесная встреча!

Я вспомнила, как в детстве уже встречалась с этой иконой. Моя бабушка, 1913 года рождения, росла верующей девочкой, исповедалась, причащалась, как и большинство жителей России в те годы. В 15 лет она исповедалась и причастилась в последний раз, а потом уже начались такие сильные гонения на веру, что позакрывали все церкви в округе. А бабушка еще и замужем была за коммунистом, но веру в душе хранила.

 

И вот, когда бабусе моей было уже 80 лет, а мне 11, мы с ней проводили лето в деревне. Она увидела, что соседка смастерила дверцу в хлеву из большой храмовой иконы – Тихвинской Божией Матери. Икона сильно почернела, но можно было разобрать лик. И бабушка выкупила этот образ у соседки за солидные по тем временам для нее, пенсионерки, деньги.

 

Мы с ней очистили икону от грязи, я в свои 11 лет догадалась проконсультироваться у папиных знакомых художников, как правильно ее реставрировать, и три лета просиживала у этого образа все свое свободное время, очищая его с помощью яичной эмульсии и утюга. Мои сверстницы развлекались вовсю, а я не отходила от спасенной бабушкой иконы. Зачем я, советская пионерка, ничего не понимавшая в вопросах веры, это делала так упорно? Что притягивало меня к святому образу?

До сих пор этого не могу объяснить, но мне кажется, что с той поры Пресвятая Богородица всю мою семью и меня саму покрыла Своим Покровом и ведет нас по жизни.

Покров Пресвятой Богородицы

Как потом мне вспомнилось, я и в Оптину приехала на Тихвинскую, и первый храм, где училась петь на клиросе, был с чтимой Тихвинской иконой.

Мама моя покрестилась на Тихвинскую. Сначала совсем не собиралась креститься – обиделась, когда я в монастырь ушла. Но потом на Тихвинскую приехала в наш монастырь и случайно разговорилась с православным врачом. Эта врач рассказала ей, как умирают неверующие и как умирают православные люди. И мама за пять минут разговора полностью изменилась, такое сильное впечатление произвела на нее беседа. Видимо, так устроила Пресвятая Богородица, что мама покрестилась в этот же день.

Пресвятая покрыла Своим Покровом и мою бабушку. Ей было уже под 90, когда случился инсульт, и ее парализовало. Я уже была в монастыре. Приехала к бабушке, звала к ней священников, но почему-то никого не могла найти, все как-то были заняты. Потом знакомый попросил отца Артемия Владимирова, и он не отказал, приехал к незнакомой старушке, соборовал, исповедал, причастил, и бабушка мирно отошла ко Господу.

Как мы «безнадежно испортились для мира»

Покрестившись, мои подруги и я все же очень хотели сразу пойти в монастырь, мирская жизнь как-то потеряла свою привлекательность для нас. Митрополит Тихон (Шевкунов), побывав в юности в Псково-Печерском монастыре, писал: «Единственное место, где теперь я чувствовал себя хорошо, был храм. Ни друзья, ни развлечения, ни желанная когда-то работа – ничто не касалось моего сердца. Даже книги, даже любимые Достоевский и Толстой не задерживали внимания. Я понял, что совершенно изменился. А может, безнадежно испортился для этого, столь любезного для меня раньше, мира. Открылась другая жизнь, по сравнению с которой все, прожитое мною за двадцать четыре года, не шло ни в какое сравнение».

Вот так и мы, съездив в Оптину, по всей видимости, «безнадежно испортились для мира»... Иногда говорят, что, дескать, в монастырь уходят от несчастной любви. Матушка-игумения по этому поводу замечает:

– Мы ушли в монастырь по счастливой любви – любви к Богу.

Наш духовный отец – старец-схиархимандрит Михаил (Балаев) (1924–2009), подвизавшийся в Троице-Сергиевой лавре, говорил:

– Монахом становится человек не при постриге монашеском, а еще в миру – когда сердце загорается любовью ко Христу.

Печоры

 

 

А тогда мы решили получить благословение старца Иоанна (Крестьянкина) на наш уход в монастырь и отправились в Печоры. Шел 1989 год, и отец Иоанн был очень подвижный, живой, весь белоснежный. Еще он оказался очень открытым, радостным – смотрел на нас, девчонок, так, словно знал нас всю нашу недолгую жизнь. Сразу обнял как родных, и, когда мы ему с порога заявили, что хотим в монастырь, ответил:

– Будете в монастыре, но сначала нужно доучиться! И хорошо бы, чтобы вас благословили на монашество родители, тогда, под покровом родительского благословения, вся ваша жизнь пойдет правильно.

Получишь диплом – и на все четыре стороны!

 

Ожидать от моей мамы благословения на монашество было нереально: она очень хотела, чтобы я закончила институт и получила диплом. И когда я, следуя совету старца, сказала ей, что буду доучиваться, она успокоилась и ответила:

 

– Вот получишь диплом – и на все четыре стороны!

Мама, конечно, не предполагала, что я на самом деле приму монашеский постриг. Она надеялась, что дочка в скором времени остынет и «выбросит эту дурь из головы». А я была очень ее словами обрадована и позднее радостно объявила отцу Мелхиседеку:

– Батюшка, мама благословила меня в монастырь!

«Деточка, да идите вы, куда хотите!»

А мама решила подстраховаться и отправилась в деканат, попросив там повлиять на дочь. Меня вызвали в деканат и заявили:

– Нам стало известно, что вы собираетесь в монастырь! Государство потратило средства на вашу учебу, и после окончания института вы по советским законам должны отработать в школе три года!

 

Я ответила, что готова отработать, но сильно расстроилась от того, что моя мечта откладывается еще на три года. В расстройстве зашла в первую попавшуюся мне юридическую консультацию и наивно спросила, как мне быть. В консультации сидели толстые, важные дяди-юристы. Один из них, выслушав мою печальную историю, ласково сказал:

 

– Деточка, да идите вы, куда хотите! Закон тот давно отменили, так что отправляйтесь в свой монастырь на здоровье и молитесь там за всех нас!

Таким образом, я нашла поддержку в совершенно неожиданном для себя месте...

Как мне пригодилось мое образование

Позднее мне на самом деле очень пригодилось мое педагогическое образование: матушка-игумения посылала меня преподавать «Основы православной культуры» в школе детского приюта и даже в частной школе-интернате, где учились дети из довольно обеспеченных семей.

Я стала учить старшеклассников, несколько избалованных, и очень боялась, что они не захотят слушать начинающего преподавателя. Но дети есть дети, и они тянулись к слову Божьему, задавали много вопросов, слушали с интересом.

«Господи, верни, пожалуйста, наших мальчишек живыми!»

Да, я упоминала, что у меня был жених. Ребята из нашего класса все оказались в Афганистане, были на войне, и он в том числе. Я очень боялась: вдруг его убьют из-за моего желания стать монахиней. Такой у меня был навязчивый помысел. Молилась:

– Господи, я уйду в монастырь, а Ты верни, пожалуйста, наших мальчишек живыми.

Удивительно, что все они действительно чудом остались живы, а мой бывший жених быстро нашел себе другую невесту, чему я была очень рада.

Толгский женский монастырь

Я заканчивала институт в 1990-м году, и как раз собирались открыть женский монастырь в Шамордино, рядом с Оптиной. Пока его не открыли, духовник посоветовал на зимних каникулах съездить в Толгский Свято-Введенский женский монастырь. Мне там очень понравилось, даже появилась мысль после окончания института остаться в этой обители.

Дали мне послушание: читать на трапезе для паломников. Открываю книгу на закладке, а там: «Основание старцем Амвросием Шамординской Казанской Горской женской общины». Это было жизнеописание старца Амвросия Оптинского, еще дореволюционное репринтное издание книги схиархимандрита Агапита (Беловидова), и я каждый день на трапезе этот раздел читала, словно Господь дал мне знак о Шамордино.

«Где там шамординская послушница?»

 

 

А потом духовник благословил меня съездить в Троице-Сергиеву лавру к своему духовному отцу, приснопоминаемому архимандриту Венедикту (Пенькову; 1939–2018), будущему наместнику Оптиной пустыни.

Я подошла попрощаться. Поцеловала руку – она оказалась теплая, живая

Встала в конец очереди на Исповедь, стою, жду – в разноцветной мирской одежде, обычная девушка. Вдруг отец Венедикт, с которым я ранее никогда не встречалась, подзывает меня:

– Где там шамординская послушница? Иди сюда!

Подошла в полном удивлении, а отец Венедикт сразу мне говорит:

– Если хочешь в Шамордино, я тебя благословлю, но сначала обязательно сдай экзамены и получи диплом. Тогда можешь уходить.

 

 

Это было на святого великомученика Георгия Победоносца, и в этот день в Троице-Сергиеву лавру привезли почившего Патриарха Пимена (Извекова) (1910–1990). Я его никогда не видела, но слышала, что он был человеком святой жизни и много пострадал. И я подошла к нему попрощаться и как бы получить его благословение. Поцеловала руку – она оказалась совершенно теплая, живая.

Схимонахиня Серафима Бобкова

Шамординской послушницей меня неожиданно назвала и схимонахиня Серафима (Бобкова), к которой меня и еще одну девушку отправил духовник, чтобы расспросить про старую Оптину. Матери Серафиме было уже около ста лет, жила она в Гомеле у родни, в избушке, которая так вросла в землю, что окно ее находилось на уровне дороги. В молодости старица, тогда еще инокиня Ирина (Бобкова), окормлялась в Оптиной пустыни, была духовным чадом оптинского старца, преподобноисповедника Никона (Беляева) (1888–1931).

 

В 1931-м году, не страшась опасностей и угрозы собственного ареста, матушка разыскала духовного отца в деревне Валдокурье Архангельской области, куда он был сослан, и нашла его уже угасающим от туберкулеза, покрытого вшами. В таком состоянии он продолжал выполнять свое молитвенное правило, читал Священное Писание, писал письма. Своими заботами матушка скрасила последние дни умирающего.

 

У матери Серафимы, несмотря на ее годы, был очень светлый и ясный ум. Когда мы запели канон святителя Андрея Критского, она начала нам подпевать, причем знала все ирмосы наизусть, и даже учила нас особому, постовому распеву. По всей видимости, она была прозорлива, поскольку называла нас шамординскими послушницами, которыми мы вскоре и стали. Та девушка, с которой мы вместе ездили к старице, сейчас игумения монастыря, и зовут ее матушка Серафима.

Когда открылся монастырь в Шамордино, старица Серафима (Бобкова) туда приехала и жила там примерно еще полгода. Она наставляла нас, молодых послушниц. Мы все искали какой-то мирской справедливости: почему тут так, почему не эдак, – а она была духовным человеком, учила нас смирению и послушанию.

Шамордино

На Пасху я и моя крестная Людмила, будущая игумения Николая, приехали в Шамордино – так обычно неофициально называют Казанскую Амвросиевскую женскую пустынь рядом с деревней Шамордино, в 12 километрах к северу от Оптиной. Литургию пока не служили, монастырь только начал восстанавливаться, отслужили Пасхальную заутреню, спели как могли, вразнобой. Я к тому времени уже два года пела на клиросе в приходском храме, знала наизусть Пасхальные часы, песнопения, стихиры.

Игумения Никона (Перетягина) (1941–2012) приняла нас хорошо. Будучи мудрым, духовным человеком, она понимала, что мы, новоначальные послушницы, сразу же смириться не сможем, и относилась к нам со снисхождением, а к тем сестрам, кто были постарше, – относилась строже. Мне дали клиросное послушание и вышивание.

Чудесное исцеление

 

Нужно сказать, что у меня с детства болели глаза, зрение падало до минус девяти, и я перенесла в школьные годы несколько операций. После них зрение сначала восстановилось до единицы, но со временем снова упало до минус четырех, но это все-таки было не минус девять.

 

И вот дали мне вышивать, и я от своей новоначальной ревности вышивала день и ночь, за исключением времени, когда пела на клиросе. А тут начался Великий пост, я работала над черным облачением, напрягала глаза, из-за большого напряжения зрение опять сильно ухудшилось, и я практически ослепла: вышивать не могла, читать не могла, на клиросе ничего не видела.

Матушка Никона благословила меня утром и вечером бегать на источник Казанской иконы Пресвятой Богородицы и промывать глаза. Через неделю мое зрение полностью восстановилось, и я даже совсем сняла очки.

Искушение

Характер я в миру имела довольно строптивый, случалось мне проявлять непослушание и в монастыре. Один раз я просилась по какому-то неважному делу у матушки к родителям, в Москву. Она не отпускала, я ее уговорила, и случилось искушение. Я точно знала, что родители дома, но на мой стук в дверь никто не открывал.

Ночь мне пришлось провести на вокзале, причем я чуть не попала в милицию, хорошо, что милиционеры попались добрые – они отправились со мной выяснять, где я живу. Звоним в дверь – родители открывают и говорят, что все время находились в квартире и никуда не выходили.

Как я собиралась подвизаться в пещере

Меня тянуло в пустыню, я даже выкопала пещерку в лесу, чтобы там подвизаться

Устав в Шамордино с самого начала ввели очень строгий, бывали ночные службы, а днем особенно отдыхать не получалось. На полунощницу приходили все, а потом оставались молиться дальше уже по силам. Хотели, конечно, все сестры, но не у всех имелись силы. У меня по юности сил хватало, а ревности было так много, что я чуть не впала в прелесть: все меня тянуло в пустыню, и я даже выкопала себе пещерку в лесу, чтобы там подвизаться. Если бы не духовник и матушка, я бы, конечно, погибла.

Игумения Никона видела мою чрезмерную ревность и, чтобы хоть как-то меня усмирить, хоть как-то сбавить мои обороты, давала мне послушание выдирать молоденькие березки и траву, которые в то время росли на крыше Казанского собора. Я боялась высоты, но за послушание, да с моей ревностью, мне ничего не было страшно, и я порхала, как птичка, по крыше.

Силы и здоровье имелись, и я пела днем и на ночных службах, а вот вышивать бегала то в лес, то на кладбище, мне там очень нравилось вышивать и молиться в уединении – тихое место над обрывом. Чтобы я по лесам хоть с какой-то пользой бегала, и мое своеволие не так ярко проявлялось, матушка Никона давала мне задание приносить со святого источника воду для алтаря, для больных, потом предлагала выкапывать в лесу деревца, и я приносила рябину и калину и высаживала аллею в монастыре. Все успевала, и матушка меня не очень ругала.

«Пока вы в монастыре – над вами Божий покров»

 

Когда мы ездили к нашему старцу Михаилу в Троице-Сергиеву лавру, у меня было понимание, что мы в Шамордино все новоначальные, и ревность наша бывает большей частью не по разуму. Я рассказывала духовнику, как мы усердно подвизаемся, как не спим по ночам, как меня все тянет в пещеру и в лес, но сама понимала, что это все крайности, что можно легко впасть в прелесть. Ожидала, что старец начнет нас ругать, но он не ругал, а с улыбкой говорил:

 

– Пробуйте все: и пост, и молитву, и ночные труды: в монашестве все пригодится. Не бойтесь, пока вы в монастыре, над вами Божий покров. А вот если выйдете – будете беззащитны.

Меня в монашеском постриге назвали, как и моего духовного отца, – Михаилой. Старец мои походы по лесам всерьез не принимал, а вот вышивание, клирос, иконопись (я начала учиться писать иконы) называл настоящим – «нетщетным делом», даже молитвой.

«Школа будущих инокинь»

Духовник Шамордино, отец Поликарп (Нечипорук), тоже понимал, что мы новоначальные, говорил:

– У нас сейчас здесь школа будущих инокинь.

Вот в этой школе будущих инокинь я и провела 10 лет. А потом уже началась настоящая монашеская жизнь. Господь привел меня в Свято-Никольский Черноостровский женский монастырь, где я подвизалась много лет под духовным руководством моей крестной и духовной матери – игумении этой обители.

Гремячев монастырь

 

 

Сейчас я старшая сестра Свято-Успенского монастыря, который является подворьем Свято-Никольского и находится в селе Гремячево Перемышльского района Калужской области.

Мы, бывшие послушницы 1990-х, давно повзрослели, выросли. Все эти годы монашеской жизни чему-то меня, конечно, научили, хотя эту науку постигать нужно до конца дней. Духовная жизнь – очень сложная.

Я рассказала все эти истории, вспоминая, как приходило к Богу мое поколение. В юбилейный год 1000-летия Крещения Руси государство наконец повернулось к Церкви лицом и стало возвращать отобранные в годы гонений монастыри. Возрождались старые и возникали новые обители, молодые люди принимали монашеский постриг, совершали неизбежные ошибки, падали и вставали, боролись и не сдавались.

 

 

Сейчас, спустя 30 лет, всем моим ровесникам уже 50 с лишним, и именно они являются ядром нынешних монастырей. Возможно, мои рассказы будут интересны, как портрет одной из тех, кто вошел в первый монашеский призыв после многих лет гонений на Церковь.

Сестры нашего монастыря собирают интересные и назидательные истории, и я надеюсь рассказать их вам в ближайшем будущем. Храни Господь!